Мир третий день гадает, о чем договорились (или не договорились) лидеры Германии, Франции и России. Пока единственная конкретика — рассказФрансуа Олланда о проекте создания широкой демилитаризованной зоны и предоставлении мятежному Юго-Востоку автономии. Сведений слишком мало, чтобы взвешивать возможные решения. Но вот что точно произошло: в речах европейских политиков появилось слово, которое до сих пор употребляли только украинские лидеры.
«Если мы не добьемся успеха в поисках устойчивого мирного соглашения, мы прекрасно знаем сценарий, — заявил в субботу в Мюнхене Олланд. — У него одно имя — война».
«Военное решение» становится главной темой в обсуждениях политиков и экспертов. Юджин Румер (Фонд Карнеги) и Томас Грэм (Kissinger Associates, в прошлом главный советник по России в Совете национальной безопасности США) написали в FT, что оружие на Украину поставлять не надо: с ним придется отправлять американских инструкторов, а это повышает риск вовлечения США в открытый конфликт. Два дня спустя Вольфганг Ишингер, председатель мюнхенской конференции, написал, что, наоборот, лишь публично пообещав Украине военную помощь, можно избежать силового решения, ведь устраивающее все стороны соглашение может быть достигнуто, когда выравняется их сила.
Меркель, тщательно взвешивающая слова, в Мюнхене позволила себе самое сильное, пожалуй, высказывание со времен приписываемой ей ремарки насчет потери Путиным «контакта с реальностью». «Я не могу себе представить ситуацию, при которой улучшенное вооружение украинской армии привело бы к тому, что президент Путин настолько поразится, что поверит в свое военное поражение <…>, — сказала Меркель. — Разве только, — продолжила она и замолчала. — Но мне не хотелось бы говорить об этом «разве только» (цитата по Die Welt). Учитывая традиционную сухость немецкого дипломатического языка и роль Германии в истории XX в., это «разве только» — предельно серьезная заявка.
Единственный, кто не говорит о войне, — это Владимир Путин (только он лично не прокомментировал итоги переговоров). Но трудно не заметить, что именно после встречи с ним Меркель и Олланд стали говорить о войне всерьез.
Появление «войны» как полноценной темы обсуждений и политических деклараций не означает, что все к ней готовы. Но это сдвигает повестку, меняет политический пейзаж, по-новому обозначает «красные линии». Когда упоминаний о возможности силового решения перестают избегать, блеф становится менее выгоден стороне, за которой нет реального военного перевеса.
vedomosti.ru