Статья Владимира Назарова «Откуда ждать роста» ставит исключительно важные вопросы. Внятное обсуждение ключевой проблемы, откуда ждать роста и почему его нет, занимает в актуальной экономической дискуссии поразительно маленькое место. А параллельно общество приучают к мысли, что в отсутствии роста нет ничего особенного – это, мол, такая новая норма.
Почему ноль
Вопреки распространенному мнению, снижение цен на нефть в 2015–2016 гг. не главная проблема российской экономики. Главной проблемой является то, что Россия находится в периоде долгосрочной стагнации: ВВП в 2016 г. будет примерно на 1,5% превосходить ВВП 2008 г. За это время мировая экономика выросла на 18%, развивающиеся страны – примерно на 40%, Казахстан – на 42%, Турция – на 32% и даже не очень успешная и в чем-то похожая на Россию Бразилия – на 17%. Но в чем причина столь ошеломительной остановки роста?
Ясно, что дело не в нефти. На эти годы пришелся период невероятного нефтяного изобилия, и даже сегодня доходы от экспорта находятся на уровне 2005 г., но тогда мы говорили об этом как о золотом дожде и экономика росла на 7% в год. Да и большинство нефтяных стран демонстрировали в периоде второго нефтяного бума (2010–2014 гг.) достаточно высокие темпы роста.
Уже несколько лет в экспертном кругу обсуждается модная концепция «ловушки средних доходов». Наиболее распространенная ее интерпретация сводится к тому, что в развивающихся странах рост может резко замедляться, когда прежние «легкие» его источники оказываются исчерпаны. Теоретические основания гипотезы и различные механизмы замедления заслуживают особого обсуждения, но эмпирический факт состоит в том, что среди стран, имевших в 2008 г. соразмерный с российским уровень ВВП на душу населения по ППС, медианные среднегодовые темпы роста составляют 3% (выше среднемировых). При этом четверть стран группы имели высокие среднегодовые темпы в районе 4,5%, середняки росли примерно на 3% и лишь четыре страны этой группы не показали роста за восемь лет.
Часто говорят о плохих институтах как причине замедления экономики. И это возможно. Но в 2000-е гг. у нас тоже были институты не ахти, а среднегодовые темпы роста составляли 7%. Что именно так решительно изменилось? Индексы государственного управления Всемирного банка демонстрируют разнонаправленную динамику российских показателей, в Doing Business и рейтинге глобальной конкурентоспособности ВЭФа мы улучшали свои позиции. Какие именно институциональные изменения привели к переключению от быстрого роста к полной стагнации?
От хорошего к худшему
Совет улучшать институты беспроигрышен. Их всегда хорошо улучшать и всегда есть куда. Но это долгосрочная задача, и в реальности диапазон возможного на горизонте нескольких лет и при заданном уровне экономического развития весьма ограничен. Поэтому критически важно понять, что именно препятствует росту. Комплексные стратегии улучшения всего на свете, которые в России регулярно пишутся раз в 5–6 лет, хороши как смотр экспертных сил и ситуации в различных областях, но (вопреки названиям) ни в коей мере не являются стратегиями в силу своей принципиальной нереализуемости. Это то, что у архитекторов называется «бумажной архитектурой». И чем больше в такую стратегию впихнуто «хорошего», тем менее реализуемой она является.
Выбор приоритета – того, что реализуемо и даст эффект для роста, несмотря на прочие сохраняющиеся ограничения, – принципиально важная задача. И вполне может так случиться, что что-то очень хорошее, выбранное в качестве приоритета, окажется совершенно бесполезным. Рассмотрим один остродискуссионный пример.
Сегодня цель по инфляции в 4% выглядит абсолютным консенсусом экономических властей и даже своего рода фетишем экономической политики. Низкая инфляция – бесспорное благо, а логика экономических властей совершенно понятна: низкая инфляция – это более низкие ставки по кредитам и снятие одного из важных ограничений инвестиционного климата.
Низкая инфляция способствует долгосрочным инвестициям. Но она не единственное их условие. Если другие риски высоки, то низкая инфляция не поможет. Например, в России традиционно велики разнообразные политические риски, и они еще возросли в последние два года. Кроме того, возможности российских властей в сфере макроэкономического регулирования весьма ограниченны. Российский рубль – сырьевая валюта, и наша экономика зависит от сегмента мирового рынка, для которого характерна максимальная ценовая волатильность. Можем ли мы в этой ситуации сделать стабильность внутренних цен конкурентным преимуществом? Если у вас плохой слух, а вы все же очень хотите на сцену, то вам лучше пробовать себя в драматическом театре, а не в оперном. Вероятность успеха чуть выше.
С другой стороны, есть простой эмпирический аргумент. Если мы возьмем все страны с высокими долгосрочными темпами роста (страны, демонстрировавшие рост не ниже 5% в год на протяжении последних 15 лет), то обнаружим, что средняя инфляция в них составляла за эти 15 лет 8% в год (медиана – около 7%). В этот общий тренд, кстати, до 2011 г. укладывалась и Россия. Иными словами, в условиях современного мирового хозяйства ускоренный рост не только не противоречит, но и, как правило, сопровождается высокой однозначной инфляцией. Это совершенно соответствует и выводам комиссии по экономическому росту Всемирного банка, анализировавшей опыт стран быстрого роста за последние 40 лет и пришедшей, в частности, к выводу, что условием успеха является не низкая, а однозначная инфляция.
Низкая инфляция характерна прежде всего для развитых стран с развитой рыночной инфраструктурой, в развивающихся же наличие узких горлышек в экономике, несбалансированность рынков, недостаточное развитие финансовой системы, низкое доверие, издержки входа ведут к тому, что предложение товаров часто не оптимальным образом реагирует на изменение платежеспособного спроса или денежного предложения.
В таких условиях поддержание излишне низкой инфляции, не соответствующей реальной структуре экономики и состоянию финансовых рынков, будет приводить к усилению влияния нерыночных факторов и ослаблению рыночного сектора. Например, монетарные власти будут поддерживать высокую ставку кредита, чтобы сбить инфляцию, а правительство будет параллельно предоставлять средства отдельным секторам, предприятиям и потребителям на нерыночных условиях по разного рода неэкономическим соображениям.
Так это в значительной мере и происходит сегодня в России. Бюджетный дефицит покрывается за счет эмиссии (пусть и «обеспеченной» средствами суверенных фондов), которая оказывает инфляционное давление на рынок. Чтобы компенсировать это давление, ЦБ держит ставку существенно выше инфляции. Тот, кто сидит на госзаказе и субсидиях, выигрывает, тот, кто работает на конкурентном рынке, проигрывает.
Давайте проследим по шагам. Правительство выполняет свои расходные обязательства за счет налогов и дополнительной эмиссии. При этом в имеющейся структуре каждый третий рубль расходов федерального бюджета идет на нужды обороны и безопасности. А чтобы компенсировать инфляционное давление, ЦБ обкладывает дополнительным сбором кредит коммерческому сектору. То есть только вознамерившись произвести в России что-то, на что есть спрос на рынке, вы будете вынуждены заплатить на нужды обороны, безопасности и бог еще знает чего поверх остальных налогов.
Фонарь и бумажник
Если в экономике есть серьезные структурные и институциональные искажения, позволяющие перераспределять деньги нерыночным путем, то снижение инфляции за счет чрезмерно жесткой монетарной политики ведет к тому, что для экономически эффективных секторов и агентов деньги будут слишком дорогими, а для неэффективных – дешевыми. Высокая ставка кредита и низкая инфляция являются просто механизмом перераспределения средств от рыночного сектора к нерыночному. И наоборот, относительно высокая однозначная инфляция в быстро растущих развивающихся странах – это отражение обратного процесса, компенсация структурных искажений.
Из этого следует несколько важных выводов. Во-первых, российской экономике сегодня не нужна сама по себе бюджетная консолидация. Экономике необходимо резкое (опережающее) сокращение непроизводительных расходов бюджета, но без такого сокращения бюджетная консолидация для экономики еще хуже, чем ее отсутствие. Российской экономике, вероятно, не нужна низкая инфляция, пока не будет ослаблено влияние других важных ограничений для инвестиций. Опять же при невыполнении этого условия низкая инфляция окажется для экономики еще хуже, чем относительно высокая, и будет укреплять нерыночные и низкоэффективные секторы за счет подавления секторов потенциального роста.
Разумеется, чтобы отвезти сено, нужны и лошадь, и телега. Но порядок, в котором мы их поставим, – это не второстепенный, а совершенно принципиальный вопрос.
Нет оснований сомневаться в профессиональной компетенции некоторых экономических экспертов, работающих в правительстве, Центральном банке и администрации президента. Но есть веские основания сомневаться в мотивах и механизмах принятия решений. Из набора мер, которые могут привести к росту инвестиционной активности, а значит, и экономическому росту, низкая инфляция могла быть выбрана в качестве приоритета не потому, что она эффективнее и «первостепеннее», а потому, что прочие оказались политически неприемлемы. В то время как низкая инфляция при сохранении прочих институциональных и структурных ограничений будет вести не к наращиванию силы рынка, а к укреплению влияния на рынке государства и связанных с ним корпоративных структур. Искали ведь под фонарем, а не бумажник.
Автор – независимый обозреватель
http://www.vedomosti.ru