31 октября состоялась XII Международная конференция «Евразийская интеграция», организованная Евразийским банком развития. В интервью «Ведомости&» председатель правления банка Дмитрий Панкин рассказывает о том, во что бизнесу обходятся нетарифные ограничения на евразийском пространстве, почему бороться с потерями времени на уже существующих дорогах нужнее, чем строить Hyperloop, и почему вкладываться в традиционные отрасли по-прежнему интересно.
– Тема евразийской интеграции все чаще звучит на крупных форумах. Какие вопросы сегодня являются основными в контексте этой тематики?
– Мы только что провели конференцию, на которой обсуждались риски ослабления интеграционных процессов и пути выхода из ситуации. Есть ощущение, что прогресс, который был достигнут с открытием таможенных границ между странами, этим и исчерпался. Дальше мы столкнулись со множеством нетарифных ограничений. Существующие принципы евразийской интеграции не всегда позволяют быстро и эффективно решить непростые вопросы. Некоторые участники конференции выразили мнение о необходимости пересмотра этих основ, включая полномочия представительных органов и принципов, по которым они формируются.
– О каких нетарифных ограничениях идет речь?
– Приведу два наглядных примера. Первый: до сих пор нет свободного доступа судов под флагом стран ЕАЭС к плаванию по внутренним водным путям региона ЕАЭС. Фактически бизнес вынужден фрахтовать национальное судно, перегружать товар и нести дополнительные издержки. Это снижает возможности грузоперевозок внутри союза. Второй пример: есть ограничение доступа поставщиков товаров и услуг к участию в закупках на территории стран союза, проводимых в электронном формате. Причина – отсутствие взаимного признания электронной цифровой подписи.
Существует множество других примеров, которые тормозят процесс интеграции. Мы провели опрос предпринимателей, чтобы выяснить, сколько стоит преодоление таких препятствий. Оценки варьируются от 17 до 30 коп. на 1 руб. продукции. Это много.
– В чем была особенность вашей конференции в этом году?
– Мы хотели не только сосредоточиться на традиционных – экономических – вопросах интеграции, но и обсудить проблемы образования. Посудите сами: раньше ехали учиться в Москву. А сейчас система культурных и образовательных стандартов разрушается и из стран ЕАЭС едут учиться в Китай, Корею, Западную Европу. Есть необходимость пересмотреть взаимоотношения в этой сфере.
– Несколько лет назад вы подписали соглашение о сотрудничестве с ЕБРР. Какие у вас сейчас точки соприкосновения?
– В Казахстане и Белоруссии мы работаем вместе с ЕБРР в разных проектах. В России мы заменили ЕБРР в проекте финансирования инвестпрограммы ГУП «Водоканал Санкт-Петербурга» – уже подписано соглашение и начата наша работа с другими банками по привлечению финансирования в данный проект. Готовимся подписать соглашение с АО «Водоканал» в Якутске, которое раньше брало кредит в ЕБРР. Вместо ЕБРР мы также участвуем в проектах ЦКАД-3 и трасса М-49, обсуждаем наше участие в строительстве платных дорог в Татарстане и Туле.
– В РФ ЕБРР ограничен санкциями. А на вас санкции не распространяются?
– Напрямую нет. Но есть косвенное влияние. Например, мы не можем инвестировать в проекты ОСК и ОАК, потому что фондируемся на международных рынках. Если мы нарушим санкционный режим, то это может стать основанием для предъявления наших бондов к досрочному погашению.
– Не планируете ли вы профинансировать трассу «Евразия»?
– Мы рассматриваем проект автодороги «Меридиан» от границы Казахстана до западной границы России, проект скоростных автодорог в Татарстане, Москве и Петербурге.
К ВСМ «Евразия» есть некоторые вопросы, требуется провести тщательный экономический расчет перед началом строительства. Например, заставляет задуматься такой факт: стоимость строительства скоростной железной дороги Москва – Казань равна стоимости реконструкции всех региональных аэропортов России.
По международным оценкам, высокоскоростные магистрали эффективны на дистанциях от 200 до 600 км, на расстояниях свыше 600 км более эффективен авиатранспорт.
– Не рассматривали ли вы проекты типа Hyperloop?
– Нет, мы считаем, что в наших условиях есть более простые и реальные проекты. Например, бороться с ненужными потерями времени на уже существующих трассах, сокращать время на прохождение административных процедур. Но, к сожалению, у нас больше любят осваивать бюджетные деньги на грандиозные проекты, а не считать экономический эффект.
– Блокчейном, наверное, тоже не интересуетесь – даже спрашивать не буду. Какой ваш любимый проект сейчас?
– Если вообще можно так классифицировать, то строительство двух малых ГЭС в Карелии. Сделка по финансированию структурирована довольно сложно: компания привлекает в акционеры фонд с участием РФПИ, китайский генподрядчик также входит в капитал компании. Мы и МИБ кредитуем в рублях, а гарантию нам дает Корпорация МСП. Фондирование же мы привлекаем в долларах от Нового банка развития БРИКС.
– А это все работает, хочется вас спросить?
– Стройка уже идет полным ходом!
В продолжение предыдущего ответа я бы еще отметил интересный проект – ЦКАД-3, где мы входим в компанию как акционер и даем кредит на выплату процентов в период строительства дороги, что сложно для обычных банков. Ни Сбербанк, ни Газпромбанк не могут дать такой кредит, не создав 100% резервов.
– Какие новые проекты на подходе?
– На конференции подписали кредитный договор с «Солар Системс» на развитие солнечной электростанции (СЭС) в Астраханской области, планируем подписать с ними еще один – на строительство второй СЭС. Недавно подписали кредитный договор с «Трансфин-М». Они покупают белорусские грузовики «БелАЗы» и используют их для транспортных работ в Кузбассе. Идет активная работа по проекту в Казахстане – угольный разрез «Богатырь» (проект Олега Дерипаски. – «Ведомости&»). Он предполагает выдачу кредита в $200 млн на принципиально новую технологию добычи и транспортировки угля, которая дает снижение себестоимости и экологический эффект. Хотя большинство банков развития стараются держаться подальше от этого вида сырья, мы считаем этот проект перспективным.
– То есть вас больше интересуют промышленные проекты из традиционных отраслей?
– Это один из приоритетов. Мы финансируем химические предприятия, удобрения, энергетику. Как все банки развития, интересуемся ветряной и солнечной энергетикой.
– Глава Сбербанка Герман Греф в это не верит, а руководитель «Роснано» Анатолий Чубайс его за это ругает. Вы на чьей стороне?
– (Смеется.) Если вопрос стоит прямо вот так, ребром, то скорее на стороне Чубайса. Сейчас, конечно, экономически все еще неэффективно использовать солнечную и ветряную энергетику, но посмотрите на динамику. 10 лет назад это было совсем теоретическое упражнение, сейчас же эффективность растет. Через несколько лет, я думаю, эти виды энергетики будут способны конкурировать по себестоимости с обычной генерацией. Хочу отметить, что это не просто любопытство к глобальным процессам, но и экономически просчитанный шаг – у нас есть договоры о поставке мощности (это квазигосгарантия – им гарантированы платежи за выстроенную мощность). С точки зрения банка такие проекты привлекательны – понятен денежный поток и гарантии возврата кредита. Мы работаем по нескольким таким проектам в Казахстане и России.
– Какие отрасли, с вашей точки зрения, сейчас перспективны для инвестиций?
– Нам представляется, что в отраслях, связанных с энергией и добычей полезных ископаемых, есть возможности для применения высоких технологий. Говорить «давайте создавать новую цифровую экономику» легко, сложнее это сделать. В сырьевой же экономике есть реальные рынки, понятный спрос и резервы по повышению эффективности с применением высоких технологий.
– Это вы сейчас в огород ВЭБа камень кинули?
– Нет, не в ВЭБ. Один из самых неудачных проектов в истории нашего банка – проект создания производства сырья для чипов в Усолье-Сибирском. Один наш банк вложил туда около $100 млн, в проект инвестировали и ВЭБ, и Сбербанк, и «Роснано». Но когда завод был готов, оказалось, что единственное рациональное решение – повесить замок и забыть о нем, потому что за это время Китай успел накормить мир аналогичной продукцией, при этом в более прогрессивном исполнении.
– Какой у вас сейчас кредитный портфель и какова цель по нему на будущий год?
– Сейчас – $2,6 млрд. К концу года планируем выйти на $3 млрд, а за следующий год – нарастить еще на $1 млрд. Возможности для этого есть, мы хорошо капитализированы.
– То есть в следующем году вы готовы раздать в качестве кредитов $1 млрд?
– Скорее начать новые проекты, где наше финансирование составит $1млрд. Кроме того, под нашим управлением находится Евразийский фонд стабилизации и развития, который также выдает инвестиционные кредиты. Например, на модернизацию электростанций в Киргизии и Таджикистане, на строительство дорог в Армении и Киргизии. Его портфель – $4,5 млрд, но основная часть – финансовые кредиты, выданные Белоруссии.
– Где вы фондируетесь?
– В этом году мы размещали облигации в рублях и тенге соответственно в России и Казахстане. Мы видим больше спроса со стороны клиента на финансирование в национальных валютах.
– Чтобы получить финансирование у вас, обязательно быть Дерипаской?
– Нет. За всю историю банка не было ни единого проекта, который бы нас обязывали профинансировать. Все проекты – и успешные, и не очень – инициировались менеджментом банка. Естественно, менеджмент согласует стратегию банка и принципы работы, а также крупнейшие проекты с советом банка. Главный критерий отбора проектов – интеграционный эффект, в проекте должны пересекаться интересы двух и более стран. В этом году, например, мы начали кредитовать трансграничные поставки железной руды казахстанской компании ERG на Магнитку. В рамках одной страны проекты развития мы тоже, конечно, рассматриваем. Выше я приводил в пример водоканал, солнечные станции и проч. Интересная тема – социальные проекты, такие как школы, больницы, связанные с перестройкой системы финансирования этих объектов. Мы к этому присматриваемся, хотя наши коллеги в Европе и Азии этим уже активно занимаются. &
Текст: Петр Соколов
https://www.vedomosti.ru